Алексей Логачев: Зойкина квартира – это своеобразный Ноев ковчег

Алексей Логачев: Зойкина квартира – это своеобразный Ноев ковчег

все новости

Многих барнаульских театралов откровенно обрадовал недавний приезд Алексея Логачева. Молодой (во всяком случае по возрасту) режиссер поставил в театре драмы два спектакля – «Пленные духи» и «Укрощение строптивой». Обе постановки получили признание и рядовых зрителей, и специалистов. Логачева приняла труппа театра драмы. Его ждали еще прошлой зимой, но Алексею Александровичу не удалось найти свободное окошко в своем плотном графике. Зато сейчас он погружен в работу над пьесой Михаила Булгакова «Зойкина квартира», премьера которой намечена в «драме» на 7-9 апреля.

До нашего интервью мне удалось дважды заглянуть в репетиционный зал. Было очень интересно. Роли в пьесе, написанной в 1926 году, удивительно органично прикладываются к нашим актерам. Елена Адушева – конечно же, Зоя Пельц. Антон Кирков – Обольянинов, Александр Хряков – Аметистов, Александр Рогозин – Аллилуя, а Эдуард Тимошенко, ясное дело, - Гусь, да еще какой Гусь! Режиссер и не скрывает, что с распределением ролей у него не было серьезных затруднений.

- Алексей Александрович, вас два года не было в Барнауле? Где работали, что поставили?

- Я уехал из Барнаула в мае 2015 года, а в июне, перед самым закрытием сезона, поступило предложение стать главным режиссером Саратовского ТЮЗа имени Юрия Киселева. Я был хорошо знаком с этим театром, дважды работал там на творческих лабораториях по современной драматургии «Четвертая высота». Один из лабораторных спектаклей - по инсценировке Ярославы Пулинович повести «Отрочество» Льва Толстого - вошел в репертуар Саратовского ТЮЗа еще в сентябре 2014 года. Мне предстояло выпустить и второй лабораторный спектакль - «Банка сахара» по пьесе Таи Сапуриной. Поэтому я согласился. От Саратова все-таки намного ближе к родителям, да и к Москве, где у меня много друзей и единомышленников. В этом городе живы глубокие театральные традиции, он дал нашей стране таких замечательных актеров, как Олег Табаков, Олег Янковский, Евгений Миронов, Владимир Конкин, Сергей Пускепалис.

За два сезона я поставил в Саратове три спектакля: уже упомянутую «Банку сахара», «Милый Сашенька» по роману Ивана Гончарова «Обыкновенная история» и «Король-Олень». Ездил на лаборатории. Ставил спектакли в других городах. В нынешнем сезоне в Уфе у меня вышел спектакль «Улыбайтесь, господа!» по рассказам Григория Горина. Словом, обычная режиссерская жизнь.

- Каким из этих спектаклей вы особенно довольны?

- «Милым Сашенькой». Это была первая моя постановка в должности главрежа Саратовского ТЮЗа. Мне кажется, это абсолютно тюзовский спектакль – молодой человек приезжает из провинции покорять столицу. Сюжет на все времена. Я давно мечтал инсценировать «Обыкновенную историю». Иван Александрович Гончаров один из самых любимых писателей XIX века.

- Вы не раз говорили и о своей любви к творчеству Михаила Булгакова. Чем именно привлекла «Зойкина квартира»?

- Первый момент связан с одной из вечных булгаковских тем – нормой жизни. Она и нынешней реальностью резонирует. Я зачитывал артистам дневниковые записи Булгакова о том времени, когда он писал пьесу. Середина двадцатых годов, НЭП. Михаил Афанасьевич только перебрался в Москву. В одном из дневников он задается вопросом, как будет зимовать, что у него есть из одежды-обуви. Сложные были времена, смутные, неустроенные. Булгаков писал матери о своей идее фикс: восстановить в ближайшие три-пять лет норму жизни – квартиру, книги и одежду (жизнь показала, что сделать это в полной мере Михаилу Афанасьевичу так и не довелось). В «Зойкиной квартире» каждый из героев так или иначе борется за эту самую норму. Уехать за границу – не самоцель. Для ряда героев пьесы отъезд означает, прежде всего, надежду на восстановление нормы. У каждого она своя. И для этих людей обрести ее в условиях новой России невозможно.

Второй момент. В тех постановках «Зойкиной квартиры», которые мне удалось увидеть, третий акт всегда решался, как «сцена разврата». А мне кажется, что это в корне неверно. Булгаков жалел этих людей. Он сам был из них. В Зойкиной квартире устроен не бордель, а клуб. Своеобразный Ноев ковчег для «бывших» людей. Они спасаться туда приходят. Атрибуты разврата, которые там есть, не главное. Главное – побыть вместе. Найти в окружающем кошмаре островок сочувствия. Место, где собираются люди, у которых схожие с тобой проблемы. Мне кажется, этого мотива никто раньше не улавливал. А этот мотив также созвучен с сегодняшним днем – в одиночку не выжить. Тяжелые времена можно перемочь только вместе. Булгаковские герои Аметистов и Обольянинов очень разные, никак не могут подружиться, но даже они в конце пьесы сходятся. Их объединяет желание добиться нормальной жизни.

- Как вам работается с актерами?

- Мы немножко соскучились друг по другу. Все приходят на репетиции заряженные, готовые работать. Мне приятно. Конечно, сейчас работается легче, чем два года назад. Две наших предыдущих работы – «Пленные духи» и «Укрощение строптивой» - получились, на мой взгляд, удачными, поэтому всем хочется продолжать в том же духе.

- Кстати, в каком состоянии вы обнаружили ваши спектакли?

- Я ожидал гораздо худшего. За спектаклями всегда надо приглядывать. Конечно, какие-то мелочи пришлось напоминать и регулировать. Но в самом своей сути спектакль по пьесе Шекспира сохранился. Он стал более слаженным, отработанным. Понимаете, этот спектакль построен на таких вещах, которые надо обязательно делать виртуозно. Как фокусники или жонглеры. Иначе смазывается все впечатление. В начале жизни на сцене в «Укрощении…» хватало смазанных моментов, а сейчас все трюковые вещи – например, сцены драк, неистовства Катарины - доведены почти до автоматизма.

«Пленных духов» я еще не видел (разговор шел 21 февраля. – прим. автора). Вот завтра посмотрю этот спектакль, тогда и составлю мнение. К моему сожалению, ставят его довольно редко. «Укрощение строптивой» поставлено почти на год позже, но этот спектакль на большой сцене сыграли больше, чем «Пленных духов». Хотя, на мой взгляд, «Духи» получились не хуже. В них звучит очень важная тема – многие люди зарывают свои таланты, губят творческое начало и занимаются нелюбимыми делами.

- Есть там и еще одна тема – не надо лезть в личную жизнь гениев, подсматривать в замочную скважину. Какая разница, каким в жизни был тот или иной поэт. Главное то, что он создал для современников и потомков.

- Да, эта тема тоже опосредованно звучит. Одним словом, мне не стыдно за эту работу. Барнаул и театр драмы мне дороги тем, что здесь получились оба моих спектакля. Не каждый ведь спектакль получается так, как ты замышлял. Не каждая постановка становится событием. Увы, сделать это не всегда удается. Я не говорю, что «Пленные духи» и «Укрощение строптивой» - подлинные шедевры, однако это хорошие работы. За плечами у меня больше полутора десятков спектаклей, и эти две работы одни из лучших. Можно сказать, что я ими горжусь.

- Что вас поманило в сторону психологического театра?

- «Зойкина квартира» так написана. Каждая пьеса диктует свои правила игры. Вспоминается забавная история. Когда вышло «Укрощение строптивой», один из комментаторов в Интернете написал: «Как будто на капустнике побывал». Он, наверное, думал, что уколет нас этим сравнением, на самом же деле сделал комплимент. Шекспир таким образом и написал эту пьесу. «Укрощение строптивой» - самый настоящий театральный капустник!

У нас любят по поводу Уильяма Шекспира говорить и писать пафосные вещи: ах, гений, ах, классик! Слушайте, да когда Шекспир писал эту пьесу, он был моим ровесником, и до всемирного признания предстояло добиваться и добиваться. Тридцатилетний молодой человек приехал из деревни покорять Лондон с двумя своими пьесами – «Два веронца» и «Укрощение строптивой». Он с театром-то толком не был знаком! Многие вещи, которые Шекспир делал, активно сейчас используются кассовыми драматургами, к которым мы относимся свысока. «Укрощение строптивой» было написано для игры при дневном свете. Для театра, в котором зрители располагаются с трех сторон от сцены. Эти зрители могли в партере громко разговаривать и, извиняюсь, справлять малую нужду в специальную бочку. Они могли попивать пивко, которое им разносили. Это сейчас места в партере самые дорогие. А во времена Шекспира в партере располагались простолюдины (аристократы сидели в верхних рядах или ли вообще на сцене). Для такой публики и пьесы писались соответственные, и игрались они определенным образом.

Булгаков же писал свои пьесы для совершенно других зрителей и театра. Он был большим поклонником Московского художественного театра с его особенной эстетикой. Это был театр интеллигенции. Естественно, «Зойкину квартиру» мы будем делать совершенно иначе. А 10 апреля я должен быть в Ростове, где предстоит ставить «Проделки Скапена» по Мольеру. И там ни о каком психологическом театре речи уже не будет, понадобятся иные подходы.

- Вернемся к нашему любимому Михаилу Булгакову. О постановке «Мастера и Маргариты» говорить еще рано?

- Не знаю… Не хочется зарекаться, но пока у меня нет такого желания. Да и веры в то, что я сделаю этот спектакль как надо. Сергей Женовач недавно инсценировал «Мастера и Маргариту» - очень хочу посмотреть в ближайший приезд в Москву! Скажу так: про главный роман Булгакова загадывать пока боюсь, а вот поставить знаменитые романы Гончарова точно хочу.

- То есть такая возможность, что наши зрители в будущем могут увидеть на сцене театра драмы «Обломова» или «Обрыв»?

- Возможно, да. Хотя в идеале мне бы хотелось, чтобы все три спектакля шли в одном театре, пусть даже с многолетними разрывами. К сожалению, это вряд ли осуществимо.

Беседу вел Сергей ЗЮЗИН

другие новости