В Алтайском краевом театре драмы Татьяна Дессерт работает художником-бутафором по изготовлению сценических головных уборов – в просторечии, «шляпницей». Красивая у нее работа и очень важная. Без головного убора образ любого из нас трудно считать законченным. Попробуйте представить Че Гевару без берета со звездой. Сэра Черчилля – без котелка, а «мушкетера» Боярского – без шляпы. Да что Боярского! Какая дивная шляпа у героя Константина Кольцова в «Укрощении строптивой»! В такой можно полмира покорить, не то что одну Катарину. Как тут не вспомнить знаменитый фразеологизм: «Дело в шляпе»? В ней, в ней самой!
Две «Золушки»
- Татьяна, как вы попали в театр? - Все началось еще в ТЮЗе, где я 13 лет проработала заведующей декорационно-бутафорским цехом и занималась на этой должности всем подряд: декорациями, реквизитом…
- Самые трудные годы для театра вы там пережили.
- Всякое было. И с потолка лохмотья всякие падали, и зимой холод собачий, и разруха повсеместная. Но все равно это было прекрасное время. То здание было каким-то намоленным. В ТЮЗе того времени царила семейная атмосфера. Вообще в театр я пришла в 1998 году благодаря моей тете, которую тоже Татьяной зовут и с которой мы очень близки по духу. До этого я успела поработать на Меланжевом комбинате, Моторном заводе. Как ни странно, полученные на производстве навыки пригодились. На комбинате трудилась контролером по обрывности нити, на заводе – в инструментальной кладовой, знала все инструменты. Успела поторговать в девяностые – тоже хорошая школа. После торговли цветами я и попала в театр. Тетя моя сказала: «Тут в декорационно-бутафорском цехе одна девочка в декрет ушла, попробуй себя». Принесла я в ТЮЗ какие-то дурацкие картинки, но меня взяли. Стала ученицей у Ольги Усольцевой (нет ее уже, к сожалению, рано умерла). Оля многому научила, ну и, конечно, Владимир Адамович Гончарик.
- Когда почувствовали, что это ваше, родное дело?
- Сразу! Мне с детства театр нравился. Когда мне было шесть лет, тетя Таня привела на «Золушку». Посадила на выступ на стене в зрительном зале - помните, были такие в старом ТЮЗе? - и побежала работать. Тетя водила меня по разным цехам, штучки всякие интересные показывала. Спустя 20 лет, в должности завцеха, я сама делала «Золушку». У меня вся родня рукодельная – шьют, вяжут, вышивают. Тетя рисует. Отец декоративно-прикладным творчеством занимался – ножи, мечи делал сувенирные. С каждого из них я что-то собрала и вобрала понемножку.
- До какого года длился ваш роман с Молодежным театром?
- До 2012-го. Мы переехали на площадь Октября и – что-то безвозвратно ушло из сердца. Не приняло оно нового здания. Оно мне показалось холодным, как больница. Хотя внешне всё красивое. Много еще всяких факторов наложилось. А тут в аккурат в театр драмы пригласили. Предложили заниматься тем, что я люблю больше всего. Отсюда отправили учиться на курсы повышения квалификации в Питер. Изучали особенности сценической бутафории. Много интересного узнала про ростовые куклы. Мне вообще нравится с объемом работать, формы создавать. К примеру, Богатырей на Новогоднее представление.
- Насколько вы вольны в изготовлении головных уборов и прочих форм? Кто может вмешаться в вашу работу и сказать: «Все не так, надо переделывать»?
- Если костюм исторический, нужно придерживаться строгих правил. Грамотный художник в эскизах подробно распишет, что и как сделать. Если в эскизе дается просто образ, без конкретных подробностей, то я уже его сама разрабатываю, делаю из бумаги необходимые макеты. Примерим, режиссер посмотрит, подскажет по мелочам. А уж декоративные элементы – брошечки, перышки и всякое такое – это на мой вкус, из того, что накопилось за долгие годы.
- В любом головном уборе необходимо подчеркнуть индивидуальность его носителя?
- Конечно. Можно привести пример с кольцовской шляпой в «Укрощении строптивой». Я с ее изготовлением тянула до последнего. Шляпа должна была родиться. И получилась она живая, как будто уже прожила много лет. А какие-то вещи, сложные с технической стороны, надо делать наперед. В них творчества мало.
- К примеру?
- Фетровые котелки. Их физически трудно делать. Надо на болван натягивать, под паром, с гвоздями. Сила нужна, руки потом болят. Особенно, если котелков штук десять. По душе серьезные спектакли
- Артисты привередничают?
- В основном нет. Доверяют. Вот зеркало, вот я рядом стою. Если вижу, что у человека пропорции лица меняются с тем или иным головным убором, обязательно скажу. Допустим: «Сади шляпу пониже». Запомнят и будут делать именно так. Артисты – народ, к себе привыкший. В основном, это относится, конечно, к мужчинам. Они спокойно относятся к своей внешности. Женщины же могут повоображать, дать идею: «А, может, сюда нужен бантик? А давай вот так сделаем?».
- Бывало, что из-за какой-нибудь «соломенной шляпки, безделицы какой-то и тряпки» в вашем кабинете разыгрывались «сражения и драмы»?
- Не было. Просто актриса, если ей не понравится шляпка, не будет надевать ее во время спектакля. Было уже однажды такое.
- В спектакле «Чума на оба ваших дома» в шляпу слуги заливают воду, он ее напяливает и остается сухим. В чем трюк?
- Это единственный спектакль, который я здесь пропустила. В тот момент как раз находилась на курсах в Санкт-Петербурге. Головные уборы для «Чумы…» заказывали в Питере. Материал интересный использовали – регилин. Он гибкий, пластичный.
- Ваши любимые спектакли – в прежнем вашем театре и нынешнем?
- В Молодежном театре я приняла участие в работе над четырьмя десятками спектаклей. Очень нравились «Любовь к трем апельсинам» (наверное, потому, что он был первым для меня), «Мандрагора», «Продавец дождя», «Песни ветра о любви» и «Прекрасное далеко». Здесь – «Полет над гнездом кукушки», «Два ангела, четыре человека». Мне нравятся серьезные спектакли. Скучаю по Шаману
- Родных и близких радуешь своим «рукоделием»?
- У нас каждый праздник, можно сказать, в квест превращается. Нарядимся обязательно, подурачимся, почудим, посмеемся. Дома у меня своя маленькая костюмерная. Есть для сына мушкетерская треуголка. Сын был в образе Джека Воробья – костюм, треуголка, парик. Ассасином его наряжала. А для себя хочу сделать широкополую шляпу XIX века, усеянную цветами.
- Коко Шанель тоже со шляпок начинала. Никогда не мечтали повторить ее путь?
- У каждого своя дорога. У меня далеко не простая судьба. Но я понимаю, что, если бы не прошла всего этого, то не стала бы самой собой, той, кто я сейчас. Если что-то на самом деле понадобится, то откроются новые двери и встретятся новые люди.
- Встречают, как известно, по одежке. Что-то можно понять в характере человека по его костюму?
- Многое. Мне, кстати, нравятся люди, которые могут менять стиль, видят в этом некую игру и даже возможность над собой пошутить. Дуркануть. Мама меня однажды решила поругать: «Зачем сарафан надела? Ты же на работу идешь!». – «Мама, - говорю, - так ведь я в театр иду. У нас, слава Богу, можно!».
- Для современных девушек с их смешением стилей в одежде какие головные уборы лучше всего подойдут?
- Любые. Например, мужские шляпы, которые они сейчас носят. Даже в этом есть шарм. Шляпки дают законченность образа. С Леной Адушевой смотрели ее платье в «Укрощении строптивой». Красиво. Но чего-то не хватает. Принесла ей обыкновенный берет с перьями – сразу другое дело. Совсем другая стать в героине. Завершенный образ.
- Какими своими работами особенно гордитесь?
- Больше всего куклой «Шаман». Шамана продали в Горном Алтаю какому-то голландцу. Это была кукла 30-сантиметрового роста на каркасе из хорошей проволоки. Лицо, голова, руки вырезаны из микропоры. На одежке бисер, раковинки, меховые опушки, шапочка из натуральной кожи с узорчиками. Бубен с колотушкой. Все очень подробно. Шаман – благодаря проволочному каркасу – шевелился, как живой, колокольчики позвякивали. Мне очень не хотелось расставаться с Шаманом. Не надо было его продавать. С куклами я вообще люблю работать. Стоит ей только сделать глаза – она оживает. Возникает какая-то интимность, тайный посыл.
- Вы стихи пишете, и очень неплохие. Давно заболели страстью к стихосложению?
- Первое стихотворение написала в 10 лет. Детские стихи – что вижу, о том и пою. В них было мало образов. Сейчас они, естественно, другие. Вот одно из последних.
У судьбы меняется почерк.
То красивый такой, с завитками,
А то словно печатный очерк,
Шрифтом рубленым, злыми словами.
Обучаюсь писать красиво.
Ангел в руки вложил перо.
Переписываю через силу
Отпечатанный жизнью урок.
Каллиграфу всегда есть занятие.
Отдыхает он лишь во сне,
Заменяя шрифты на понятия,
Верный путь озаряя мне.
Беседовал Сергей Зюзин.
