«Люди закулисья». Заместитель директора по художественно-постановочной работе Лев Сагайдак: «Мы можем сделать даже космическую ракету. Но дальше театра она не улетит»

С заместителем директора по художественно-постановочной работе, или, как во всех театрах говорят, завпостом Львом Сагайдаком очень хотелось пообщаться не где-нибудь в кабинете, а в столярном цехе. Дело даже не в том, что таким образом закольцовывается цикл бесед «Люди закулисья», начатый в прошлом сезоне. Цикл стартовал как раз таки в этом цехе – разговором с мастером на все руки и добрейшей души человеком Александром Валентиновичем Пыхтеевым. Лев Владимирович сам любит бывать в просторном помещении «столярки», пропитанном производственными запахами, историями и секретами. Здесь особенный воздух, особенная аура. Что-то вроде заветной полянки стрелков Робин Гуда в легендарном Шервудском лесу. Место, где все равны перед Его Величеством Театром.

- Лев Владимирович, я вот почему-то уверен, что ваш роман с миром театра начался не вдруг. И начался он очень давно.

- Мы жили в Иркутске. Мама меня впервые привела в драматический театр им. Николая Охлопкова в 10 лет. Она была большой поклонницей театра. Иркутск вообще театральный город. Какой бы театр не приезжал – из Якутска, Ангарска, других городов – местные театралы всегда придут посмотреть и составить собственное мнение. И мама меня к этому приучила. В моем детстве иркутских детей не загоняли на спектакли – сами приходили. «Конёк-Горбунок» - первый спектакль, который я посмотрел.

В детстве театр музыкальной комедии мне почему-то оказался ближе и милее, чем театр драмы. Я даже ходил просить, чтобы меня взяли на работу. Не взяли, конечно, но в 14 лет я в этом театре подсвечивал из осветительной ложи солистов.

Нелегально устроился работать в кинотеатр. Утром я бегал кино показывать, после обеда шел в школу, а вечером сидел в театре. В 16 лет я окончил курсы киномехаников и пошел работать в кинотеатр. Три месяца крутил фильмы. Затем была Армия.

После Армии поехал учиться в Москву на курсы очень известного художника по свету Ефима Леонидовича Удлера. Курсы шли при школе-студии МХАТ. После окончания курсов домой решил не возвращаться – знал, что родители будут обязательно помогать, а мне хотелось самостоятельности. Выбрал Западную Сибирь. В Томске сказали: «Нужен заведующий осветительным цехом, но мы подумаем». Новосибирск не понравился, показался серым городом. В Омске мест не было. В Барнауле во Дворце спорта их тоже не было, зато в театре драмы сказали: «Очень нужен, оставайся!». Пообещали квартиру. Через какое-то время выделили малосемейку. С 1982 года я начал работать в театре драмы. Потом, правда, пришлось уходить на вольные хлеба – времена перестроечные, надо было как-то семью содержать (к тому времени сын с дочерью росли). Когда захотел вернуться в театр, мест свободных не было. А идти на «живое», занятое кем-то место в театре не принято, да и не в моих это правилах.

- Когда же удалось вернуться?

- В период реконструкции театра. Работы было очень много. Я со своей бригадой в 13 человек пришел сюда 13 января. Мы сняли старое оборудование, а потом начали все делать заново. На одной только сцене наша бригада затянула 140 километров провода одного сечения и 80 километров - другого. Плюс кучу мягких кабелей. Труды свои мы завершили в сентябре. Начинали в восемь утра, заканчивали ближе к полуночи. Можно сказать, жили здесь. Случались, конечно, простои, но не по нашей вине.

Окончательно я перешел в театр, когда ставили «Мамашу Кураж». Я был ассистентом световика из Москвы, помогал ему с оборудованием, устанавливал свет. Потом стал заведующим осветительным цехом, через какое-то время - заведующим прокатными цехами (они обслуживают собственно спектакли). Заместителем директора по художественно-постановочной части стал уже при директоре Любови Михайловне Березиной. Коллектив у меня большой и дружный.

- Вы ведь на эту должность шли с какой-то программой действий, с желанием что-то изменить, сделать по-своему. Что из этой программы удалось осуществить?

- Прежде всего хотелось сохранить наши замечательные цеха, в которых трудятся замечательные люди, настоящие умельцы с большим стажем. Кроме того, мы расширяем свои возможности, появились новые мастера. К примеру, конструктор и столяр – оба большие профессионалы. Световики новые пришли. Сварщик прекрасный работает (он тоже после реконструкции появился в театре).

- Можно сказать, мини-завод собрался – особенно если посмотреть, сколько самых разных станков у вас есть.

- (С улыбкой.) Для нас нет ничего невозможного. Полный производственный цикл. Можем сделать любую декорацию. Даже космическую ракету. Только дальше театра она не улетит.

- Не все приживаются на вашем заводике. Любовь к театру – необходимое условие?

- Думаю, да. Нужно любить искусство, любить актеров. А те, кто сюда приходит ради заработка, быстро отсеваются. Вон Александр Пыхтеев железом своим в углу гремит. Он пришел в театр, вообще ничего о нем не зная. Но влюбился в театр и остался здесь. Таких, как Александр Валентинович, у нас много. Новый пошивочный цех сформировался. Прежние работники ушли, остались лишь Римма Шевелева и Саша Маркграфт. Он работал в другом подразделении, декорации шил. Но работа с костюмами ему больше нравилась. Саша помог найти других сотрудников – цех сложился мощнее, чем в других театрах.

- Какой момент в процессе постановки спектакля для вас самый сложный?

- Сложнее всего перед премьерой – это всегда суета, нервотрепка, актеры на взводе, все переживают. Подготовка к спектаклю – изготовление декораций, костюмов и так далее – процесс спокойный. Но когда всё собирается на сцене, когда уже выставляются декорации, свет, начинаются волнения. Хочется, чтобы все случилось, как надо, иначе грош цена всей нашей работе. Мы зависим от режиссера, художника. Если они терпят неудачу, то же самое происходит с нами. Иногда приходится корректировать декорации, придуманные художником. И вся эта нервозность вплоть до премьеры. А дальше спектакль должен идти как кино. Из раза к разу. Это уже отдельный процесс. Есть театры, где сегодня так, а завтра эдак. Мы же стараемся не отступать от первоначального варианта. Благодаря нашим опытнейшим помрежам это удается, спасибо им огромное. Театр – дело коллективное, у нас ВСЕ делают спектакль. Нельзя говорить: «Я сделал спектакль», нужно говорить: «Мы сделали».

- Бывало такое, что в начале подготовки спектакля вы думали: «Нас ждет провал, ничего не получится», а в итоге все получалось? Внутренний голос, или как еще говорят, чуйка, вас никогда не подводил?

- Чуйка – да, есть. Сотрудники могут подтвердить. Она нам всем необходима. Когда мы делали спектакль «Я пришел дать вам волю», вспыхнуло много споров насчет декораций. Мы чувствовали, что их надо переделывать. Если бы сделали, как настаивал художник, актеры бы просто физически не смогли сыграть – не сумели бы подняться, спуститься. Изготовили мы декорации на свой страх и риск - и оказались правы. Моя должность предполагает умение слушать людей, специалистов. Завпост не может быть семи пядей во лбу. Он не может уметь все.

Успешный спектакль невозможен без сильных художников по декорациям и костюмам. Это не должны быть мальчики и девочки, только что закончившиеся учебу и проводящие на театре свои эксперименты. Необходимо классное оборудование. В нашем театре несколько лет назад появилось высококачественное световое оборудование, оно преобразило спектакли. Если удастся добавить новое звуковое оборудование – микрофоны, пульты, колонки – я буду очень рад.

- Какое место в театре для тебя самое комфортное, куда ты всегда приходишь, чтобы перевести дух, собраться с мыслями?

- Смотря, какое время дня. Если вечером идет спектакль, то зрительный зал. Если днем, то здесь, где мы сейчас сидим.

- Вы учились по Президентской программе подготовки управленческих кадров. Что дала эта учеба?

- Эта история театра напрямую не касается. Мне учеба многое дала в плане самоутверждения. Я всегда учился. В восьмидесятые годы, когда я здесь работал, меня звали «Киножурнал «Хочу все знать». Работая осветителем, пытался узнать побольше об особенностях звука, механики. Читал много книг по театральным технологиям. Председателем СТД Алтайского края была Фукалова. Она-то меня впервые отправила на выездной семинар по работе со светом. В те времена я по семь-восемь раз в году ездил на подобные семинары – иногда за счет СТД, иногда на свои. А сейчас уже я читаю в институте культуры лекции для художников по свету. У меня на счету есть две группы, которые получили дополнительное высшее образование по специальности «Художник по свету». Веду курсы повышения квалификации. С удовольствием делюсь своими знаниями и опытом. У меня немного другой подход к обучению – лекции лекциями, но должна быть и практика. Спасибо Любови Михайловне, что она дает возможность проводить обучающие курсы на базе нашего театра.

- С кем проще работать – с мужчинами или женщинами?

- Со всеми сложно. К каждому нужен свой подход. Работа есть работа, иногда до ругани доходит. И иногда лучше промолчать, взять тайм-аут, ответить позже, успокоившись. Бывает, срываюсь, и, если оказываюсь неправ, нахожу в себе силы извиниться. Ночью не спишь и думаешь, как прийти утром и все исправить, хоть и не всегда в случившемся твоя вина. Всякое бывает. Кого-то из сотрудников надо чаще подбадривать, кого-то успокаивать.

- В драму приезжают с гастролями другие театры. Как быстро с гостями находите общий язык?

- Если это профессионалы, общаться очень легко. Бывало, приезжали иностранцы, англоязычные коллективы, но там такие профессионалы работали, что понять друг друга не составляло труда. Если это световик, мы с ним можем вообще общаться на пальцах, без слов. Язык основной массы жестов у световиков универсален. Проверено с восьмидесятых годов. А если приезжают непрофессионалы, то грустно делается. Он и актер, и монтировщик, и световик. А в конечном счете – ничего хорошего, никто ни за что конкретно не отвечает, обычный чёс. Приходится подсказывать, жалко же коллег.

- От визита каких театров остались самые приятные воспоминания?

- От театра Вячеслава Полунина. «Снежное шоу». С «полунинцами» возникали проблемы, но то были приятные проблемы. Было очень интересно посмотреть, как они работают. Как снег со сцены выдувается. Как паутина в зрительном зале крепится. Кстати, с «полунинцами» сотрудничали ребята из Омска, и они четко знали все свои действия. Мы с этим театром неделю отработали – одно удовольствие!

- Вы тоже выезжаете на гастроли, хотя не так часто, как мне хотелось бы (да и вам тоже). Какие выезды на твоей памяти были самыми тяжелыми?

- Да все - и последний выезд в Новокузнецк, и гастроли по сибирским городам пять лет назад. Гастроли для всех тяжелый труд, но он вдвойне тяжелый для монтировщиков. Адский труд. Площадка чужая, незнакомая и спектакль необходимо адаптировать к местным реалиям. Такая же задача стоит у световиков, звуковиков, видеоинженеров. До гастролей по сибирским городам наш театр долго никуда не выезжал. В наших службах большинство из тех, кто отправился в гастроли, были новичками. Всем пришлось сложно. В Новокузнецке же больше всех досталось монтировщикам – они часа в три-четыре ночи добирались до кроватей, а к девяти надо было снова идти на работу. Сцена там меньше нашей. Лена Адушева даже ночью приходила, чтобы посмотреть, как идет подготовка сцены. Гастроли – это сплошной форс-мажор, работа на одном дыхании и на последнем издыхании. Реквизит, который в родном театре всегда под рукой, приходится таскать туда-сюда. Иногда не удается сделать свет, как надо. У нас световой прибор под одним углом, у тех, к кому мы приехали, под другим – и всё. Актеры вроде правильно мизансцену выстраивают, а там свет другой… А мелочей в спектакле нет.

- На ваш взгляд, какой актерский грех самый страшный? Закапывание своего таланта, гордыня или что-то еще?

- Наверное, все-таки закапывание таланта. Актеры, остановившиеся в собственном развитии, гробят себя, сами того не замечая.

- Был момент при подготовке какого-нибудь спектакля, когда вам хотелось взять пистолет и кого-нибудь пристрелить? Или самому застрелиться?

- (Смеется.) Застрелиться - было. Единственный спектакль, на котором я нахожусь всегда от звонка до звонка – «Я пришел дать вам волю». Он очень сложный в техническом отношении, навороченный, и на нашей службе лежит очень большая ответственность. В начале первого акта я больше не за монтировщиками слежу, а за актерами – чтобы не увлеклись и наступали точно, куда указано.    

- Можно ли работая в провинциальном театре, победить такого монстра как «провинциализм»?

- Можно! Как? Всегда стремиться делать все грамотно и правильно. Расти здесь (показывает на голову) и здесь (на грудь). Никаких поблажек себе. В чем одна из особенностей постановочной части нашего театра? Мы никогда не скажем: «А-а, пойдет и так, ничего страшного». Всегда надо делать так, как должно. Поэтому мы можем спорить с кем угодно, если знаем, что правы. Если положено делать страховку на тросике, мы ее и будем делать на тросике, а не на веревочке.

- Будь такая возможность, с кем из великих режиссеров вы бы хотели поработать?

- У меня такая возможность реализовалась! Спасибо СТД и лично директору нашему – я попал в число шести счастливчиков, которые попали на недельные курсы в Москве к Роберту Уилсону, американскому режиссеру, сценографу и драматургу с мировым именем. Вести их будет не только Роберт Уилсон, но и команда его единомышленников.

- Как вы относитесь к дискуссии в СМИ, которую развязал своим выступлением на съезде СТД Константин Райкин?

- Неоднозначная история. В моем понимании, нашим великим сначала надо разобраться в себе, а потом уж выносить сор из избы на всю страну. Мое единственное пожелание в этой истории направлено в адрес Минкультуры – добавьте работникам региональных театров зарплаты, да и вообще посмотрите внимательно, как живет театральная глубинка. Люди здесь работают в основном на голом энтузиазме. Они могли бы намного больше получать в других местах, на других работах, но они бесконечно любят театр и никуда не хотят уходить. Это мастера очень высокого уровня, они и в столицах не пропадут. Коллеги из Москвы или Питера приезжают и восхищаются работой наших портных, художников, тех, кто делает декорации. Театральным людям надо жить, а не существовать. Конечно, сейчас не девяностые годы, когда те же актеры были вынуждены торговать на барахолках, чтобы купить необходимые для сцены вещи вплоть до крема для бритья. Но и нынешнее время благополучным не назовешь.

- Создается впечатление, что барнаульские театры живут сами по себе и не очень-то дружат с себе подобными? Каждый сам по себе. Или я не прав?

- Мне кажется, вы правы. Той дружбы, которая царила 15-20 лет назад, нет. Каждый сам по себе. За помощью обращаются в случае крайней необходимости. У меня немало друзей в других театрах – могут подтвердить. Алтайский филиал СТД делает немало для объединения, но не все зависит от Союза.

- Если бы вас вдруг попросили поставить свой спектакль, за что бы взялись?

- Ни за что бы не взялся! Я к этому не готов. Когда-то в Барнауле работал «Маленький музыкальный театр», в котором я был директором. Еще в то время убедился в великой истине про то, что «Сапожник должен тачать сапоги, а пирожник печь пироги». Кому-то дано стать режиссером, а кому-то нет. Техническое шоу без единого актера – это я могу. Так я уже делал во время открытия театра после реконструкции. Но руководить актерами и создавать спектакли – на это нужен особый талант.

- Каким в наше время должен быть репертуар театра драмы? Как много в нем должно быть отечественной классики и кассовых спектаклей?

- Кассовые спектакли должны быть однозначно – на них театр должен зарабатывать. А классика всегда необходима - мы являемся репертуарным театром. На классике нужно воспитывать и молодежь, и среднее поколение, которое когда-то загоняли в театры силком. Но для этого требуются спектакли, которые бы брали за душу. Мой старший сын несколько лет назад сходил с друзьями на «Последнюю любовь». Они нашли в нем то, что я и представители моего поколения не почувствовали. Ребят никто не загонял на «Последнюю любовь» - сами купили билеты. А ребята развитые, с деньгами, в Европе ходили в театры. Теперь они ходят в наш театр на все премьеры. Такими вещами надо дорожить. Мы иногда ворчим по поводу нового спектакля: «Не удался», а зритель наоборот его принимает. Это так приятно.

- Нужна ли Барнаулу общая театральная площадка для различных проектов – студенческих, межтеатральных, любительских, детских?

- Первое, что бы я сделал в нашем городе, так это открыл бы Дом актера с театральной сценой. И на ней много чего можно было бы делать. Ставить спектакли в кафе или в интерьерах картинной галереи – это хорошо, но лучше это делать на единой, специальной площадке. В Барнауле миллион магазинов. Неужели нельзя сделать одну приличную театральную площадку? Там можно будет смотреть актерские работы, студенческие (самые удачные), спектакли в постановке сельских народных театров. Есть очень неплохой театр в Ребрихе.

- А также в соседнем Мамонтово.

- Да их много по краю! Пусть они покажут свои лучшие работы на этой площадке – зрители соберутся. Начиная с земляков и заканчивая профессионалами, работающими в Барнауле. В среде народных, самодеятельных театров можно найти и хороших актеров, и хороших технических работников.

- У вас, если не ошибаюсь, хороший опыт по части оборудования различных сцен.

- В конце восьмидесятых мы сделали в театре драмы малую сцену. А в 2013 году оборудовали экспериментальную сцену. Я это делал скрепя сердце – мы потеряли помещение, где размещался художественно-декорационный цех. Но перед театром встал вопрос: или мы зарабатываем на сцене, где всего 60 мест, или на сцене, где можно рассадить две сотни зрителей? Выбор очевиден. Экспериментальную сцену «вылепили» за счет собственных ресурсов. За лето всё покрасили, сколотили, повесили, обили, провели необходимый свет. Сначала была одна винтовая лестница, потом с другой стороны добавили. Появились еще одни двери. В планах театра начинить эту сцену современным оборудованием. Конечно, это мечты, но иногда они сбываются, надо немного потерпеть. Мне нравится название площадки – экспериментальная. Пусть люди понимают, что здесь место для творческих поисков, для новых форм, новой драматургии.

- Привидение в театре есть? У Владимира Токмакова в «Сборе трюфелей…» даже легенда соответствующая приводится.

- Про привидение не знаю. А вот барабашка есть.

- Когда наступает отпуск, как вы отдыхаете от театра?

- Любимое место отдыха – Горный Алтай. В любое время года.

- И это говорит уроженец Иркутской области, в которой «славное море, священный Байкал»?!

- Да! Почему я остался в Алтайском крае? В 1983 году меня свозили в Горный Алтай, за Семинский перевал. С той поры, что бы ни случалось в моей жизни, каждый год я езжу в Горный.

- Кто у вас любимые герои в мировой литературе?

- У родителей дома было много книг, в том числе трехтомник Джека Лондона дореволюционного издания, с «ятями». Я очень любил Лондоновских героев. Зачитывался в детстве приключениями Шерлока Холмса и Доктора Ватсона. Сейчас времени на чтение почти нет, редко в руки книжку беру, но Шекспира и Гёте читаю с особенным удовольствием. Кто сейчас любимый герой? Пусть это останется при мне.

- Сейчас – «с высоты прожитых лет» - сформулируйте, за что вы любите театр?

- За его атмосферу. За людей, которые здесь работают. С актерами про спектакль можно разговаривать часами. Люблю за неповторимый запах театральной пыли и сцены. Это всё дорогого стоит. Хотя запах сцены изменился: раньше противопожарная пропитка была другой, хлористый аммоний. Вот в старых театрах, где хранятся 20-30-летние декорации, ароматы остались те самые, прежние. А вообще в каждом театре свой запах сцены. Придите в театр музкомедии или МТА и сравните.

Сергей Зюзин